Это-больше-чем-фильмы
На Каннском фестивале этого года «Золотую пальмовую ветвь» взял фильм самого, наверное, известного иранского режиссера Джафара Панахи «Простая случайность». В этом веке иранские картины дважды получали «Оскар» (оба раза — фильмы Асгара Фархади, «Развод Надера и Симин» и «Коммивояжер»), бессчетное количество раз — премии Берлинского, Каннского, Венецианского фестивалей. Почему иранский кинематограф внезапно стал так важен для критиков, для зрителей, для фестивалей?
Иранское кино невозможно определить одной фразой. Оно зажато между цензурой и упрямой внутренней свободой, оно сочетает в себе смирение и бунт, поэзию и политику, документальность и насмешку над ней, метафоричность и простоту. Да, вот, наверное, самое важное: это очень простое кино. В нем обычные люди, пытаясь не потерять себя, живут свою обычную жизнь. И смотрят вокруг, и ссорятся с близкими, и мечтают о глупостях, и убивают, и любят, и пытаются понять, что все это было, куда идет жизнь, почему она еще продолжается.
Считается, что иранский кинематограф начался еще в 1900 году, когда Мозафереддин-шах приобрел во время визита в Европу кинокамеру, а его фотограф Мирза Ибрагим-хан снял на эту камеру львов в шахском зоопарке. Но вплоть до иранской новой волны кино было скорее развлекательным. В 1968 году появился фильм «Корова» Дариуша Мехрджуи, и легенда гласит, что именно благодаря «Корове» сегодня существует иранское кино. Шахиншах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви этот фильм запретил — слишком нищей выглядела в нем деревня, в которой жил главный герой. Но после революции, когда исламисты всерьез собирались вообще запретить кинематограф, а часть кинотеатров в стране была сожжена, аятолла Хомейни, посмотрев «Корову», решил, что кинематограф отменять не нужно. Это и стало началом иранской новой волны.