Как размножаются математики
Со школьных лет мы помним слова Пушкина: Ломоносов сам был первым нашим университетом. Мы знаем, какие там были факультеты: физфак и химфак, геофак и истфак, да еще литературный и астрономический. Но матфака не было. Была лишь заповедь Ломоносова: «Математику уже затем знать следует, что она ум в порядок приводит». Нам не трудно угадать, почему Ломоносов не сделал в математике ни одного открытия. Он видел со стороны, как работает Эйлер, – и не надеялся выйти на такой уровень, а быть мелким эпигоном противно. Труднее понять, почему Эйлер, прожив в России (в два приема) 30 лет, не вырастил здесь ни одного выдающегося математика. Вырастали хорошие профессора для столичных универов, четкие геодезисты и астрономы – но дар заражать юные умы любовью к чистой математике им не передавался. Или среда была не та?
Лобачевский
Только в Казанской глуши, вдали от чопорных столиц вспыхнул одинокий гений Лобачевский. Его зажгли четыре германских профессора – невольные десантники, сбежавшие в Россию от агрессии Наполеона. Один из четверых – Мартин Бартельс в свои гимназические годы воспитывал совсем юного вундеркинда Гаусса. Он многому при этом научился – и теперь передавал свое умение трем будущим ректорам университетов Казани и Москвы. Перед этим защитив всех троих от исключения из универа за езду вокруг церкви верхом на корове. Письменное покаяние вместо солдатчины – неплохой выкуп. Веком позже Колмогоров в роли декана мехмата говорил администраторам об очередном непослушном умнике: «Простим ему его талант! Пусть сдаст еще один факультатив – и от этого повзрослеет!»