Взломать Дариоллу
Мне снился сон про малахитовую тюрьму. Где зелень выжигала глаза, гнилой болотною ряской плескалась по полу, ушаты зеленого обрушивала с потолка. Я шел вперед, руками расталкивая зыбкое зеленое марево, густое, словно туман, удушающелипкое. Когда счет моим шагам вырос до ста, из-за спины послышался топот. Я обернулся – желтому кривому оскалу зубов и кровью налитым глазам.
– Агхыр-р! – сказало чудовище, виляя крысиным хвостом. – Гхыр-р!
Блестящая крысья шкура смердела и шла трупно-зелеными пятнами. Зеленая слизь разливалась ручьями по черным губам. Сколько крыс мне пришлось уничтожить, чтобы не потерять свою жизнь? Я никогда не был силен в бухгалтерии. Но там, в зеленью пропитанном, малахитовом небе, куда попадают после смерти все крысы, им вели строгий учет. И сейчас, сбитые воедино, в одну, точно в пластилиновом коме – убитые крысы шли на меня, и мертвый желудок их извергался фонтанами сока, и пеною стыла на морде прилипшая зелень.
– Гхр-рау! – крыса раззявила пасть.
Я закричал и проснулся.
Зелени было предостаточно, хоть бери и прячь по карманам, зеленые, малахитовые куски темноты. Растворившие в себе последнюю надежду, что все происходящее со мною – только дурацкий сон, который снится и снится, вьется зеленой, нескончаемой нитью, и в этом сне – тяжкий труд и кусучие крысы, дурная еда и не менее глупые – пути добычи ее, рука, загрубевшая от кирки… и мысль о побеге, крысой грызущая мысль о невозможном. Из лабиринта должен быть выход, и я его непременно найду.
– Из Дариоллы еще никто не сбегал, – проснувшийся сосед смотрел на меня по-крысиному пристально. – Снится, бывает, всякое. Безнадежное снится. А мы тут – как в матрешке заперты, и в собственных снах, и в игре этой чертовой… Тебе сколько дали? Десять лет? Невезунчик. У меня всего пять.