На пороге голодной катастрофы, или Стонет и тяжко страдает русский забитый народ
В 1931–1932 годах руководители ВКП(б) как будто успешно взяли реванш за провал предыдущего этапа коллективизации, сорванного мятежным сопротивлением безоружной деревни.
Новые условия социалистического труда и быта повергали в глубокое уныние даже многих искренних сторонников революции и Октябрьского переворота. «В дом хоть и не ходи,— жаловался в начале коллективизации колхозник Доненко на бедняцком собрании, состоявшемся в селе Светлый Яр Красноармейского района Сталинградского округа Нижне-Волжского края РСФСР.— Как завидят детишки, так кричат: "Папа, дай хлеба! "— а у меня их трое. Невольно, смотря на них, слезы наворачиваются — они опухшие и больные. За что дети наши страдают. Всю гражданскую войну в Красной армии был, здоровье свое потерял. Думали, будет рай на земле, а оно пришлось с голоду умирать. Не надо нам колхозы, как-нибудь проживем и без колхоза». Дальнейшую судьбу бедняка Доненко и трех его голодных детей вряд ли можно назвать счастливой, учитывая большие и малые крестьянские трагедии последующих двадцати лет.
Сплошное кладбище
4 февраля 1932 года ЦК ВКП(б) принял постановление «Об очередных мероприятиях по организационно-хозяйственному укреплению колхозов». В соответствии с документом главным трудовым подразделением каждого хозяйства становилась производственная бригада с постоянным составом ее участников. В течение года им предстояло выполнять определенный вид работ на установленном правлением участке с ответственностью за состояние выделенных машин, инвентаря и скота. На бумаге оплата зависела от количества и качества затраченного труда, но на практике при учете возникала неразбериха, происходило полное обезличивание индивидуальных усилий колхозников. Сельские кооперативы встречали покупателей пустыми прилавками, не хватало нормальной соли, мыла, подметок для обуви. «Вся деревня одевается в жалкое тряпье. Трудодень колхозника оплачивается 15–20 коп[еек], что в переводе на золотой рубль дает две-три копейки. Деревня в настоящее время представляет сплошное кладбище»,— писал в 1932 году в одном из программных документов оппозиции «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» бывший номенклатурный работник ЦК ВКП(б) Мартемьян Рютин, репрессированный за свою деятельность органами ОГПУ, осужденный на десять лет лагерей и позднее расстрелянный во время «ежовщины».