У нас все плохо, но я готов это исправить
Что говорят молодые экоактивисты о своем вкладе в защиту природы
Иван Дроботов, 24 года, выпускник РАНХиГС, проводит акции за раздельный сбор отходов, выходит на пикеты, в Шиесе изучал ситуацию с экопротестами местных жителей:
«Пока экосистемы деградируют, мы, как общество, теряем возможности для развития в будущем, много денег и, что важнее, здоровье и годы жизни людей. С каждым днем промедления мы теряем еще больше. Подождем еще немного — и потребуются невероятные усилия (и опять же деньги), чтобы остановить деградацию природы. Экология сегодня — та сфера, где малое действие может стократно окупиться и спасти жизни, но это действие чертовски нужно прямо сейчас.
Я не эколог по образованию, хорошо разбираюсь только в теме обращения с отходами. Возможно, поэтому она кажется мне самой важной. Свалки и то, что вокруг них, — это обширные территории, выведенные из хозяйственного оборота.
Также важна проблема изменения климата. В России она не считается актуальной — мол, если у нас станет чуть теплее, то и хорошо, а морем зальет кого-нибудь еще. Но 17% ВВП Россия получает от международных сделок; множества потребительских товаров, продуктов, лекарств, технологий в России просто нет. Пострадают другие страны — пострадаем и мы. Изменение климата — проблема всех, кто живет на этой планете, поэтому всем ее и решать».
Андрей Руднев, 23 года, студент Уральского федерального университета, возглавляет Ассоциацию «зеленых» вузов России и движение «Делай»:
«Сейчас молодежь более осознанно относится к окружающей среде, к природоохранной деятельности. Эта деятельность не для галочки, она исходит от души. Перформансы, новый дизайн — это модно в хорошем смысле. Природоохранную деятельность делают модной. Приходит осознание того, что это реально круто, молодежно и прикольно — а еще это спасает нашу планету.
Я считаю, что надо подходить к этому с позитивной точки зрения. Если нас что-то коробит, лучше думать о том, как мы можем все это исправить, а не жаловаться на то, что все равно все отходы везут в одну кучу. Не понимаю, почему этот миф звучит из всех уголков России?! Именно в молодежи я вижу ту силу, которая готова сказать: да, у нас все плохо, но я готов это исправить».
Аршак Макичян, 25 лет, скрипач, выпускник Московской консерватории, выходит на пикеты, в 2019 году вместе с Гретой Тунберг участвовал в конференции ООН:
«Когда я начинал выходить на пикеты, тема климата практически не обсуждалась в России. Я много читал про климат и экологию, но все в основном было на английском. Сложно жить в обществе, которое не понимает, что происходит что-то важное. Было ощущение, что Россия с другой планеты, пока в Европе каждую пятницу сотни тысяч людей выходили на акции протеста по примеру школьницы Греты Тунберг, менялись законы.
Есть много теорий, кто стоит за Гретой и как такое огромное движение появилось всего за один год. Ответ на этот вопрос очевиден. Молодое поколение научилось коммуницировать намного быстрее. Мы намного быстрее меняемся. Темпы жизни ускоряются. Сегодня ты можешь написать один твит, и за несколько часов его увидят миллионы. У молодежи больше возможностей и больше свободного времени, чтобы задумываться о будущем, которому угрожает ухудшающаяся с каждым годом экологическая ситуация.
Я стараюсь не ездить на машинах, но приходится ездить на метро. При нынешней ситуации как ни пытайся себя ограничивать, все равно не сможешь не вредить планете. Нам нужны изменения на уровне государства и общества, а не просто перемена привычек».
Люба Самылова, 20 лет, студентка Московского городского педагогического университета, климатическая активистка, участвует в пикетах:
«Как-то обнаружила приглашение «Гринпис» на лекцию про пищевые отходы. И я пошла. Открыла для себя много нового: например, что такое РСО и как компостировать пищевые отходы — я росла в больших городах, где все скидывалось в одно ведро.
Свои знания я беру из соцсетей. Если хочу изучить вопрос подробнее, то гуглю на английском, пытаюсь найти научные статьи, публикации в СМИ. В моем инфополе много климатических новостей и всего, что связано с правами человека. И возникают тревожность и ощущение, что ты уже ничего не изменишь. Но надо выходить из этого состояния. Есть группы по снятию экотревожности. Я познакомилась с психологом оттуда, у нас были две онлайн-сессии — мне это помогало.
А вот ощущения ответственности за свой двор, свой район у меня нет. Меня больше интересуют глобальные вещи в контексте города, страны и планеты. Но если ты ничего не делаешь на уровне своего двора, то сложно говорить об ответственности. Есть вещи, которые я могу делать сама, например раздельно собирать отходы, но я не могу заставить соседей поступать так же. Думаю, каждый определяет границы сам. Я стараюсь следить в первую очередь за собой».
Альбина Ниазбаева, 20 лет, студентка МГУ, основала «ЭкоГильдию» в МГУ, получила премию Москвы по экологии:
«Я считаю, что главное орудие эколога сейчас — просвещение и личное участие. Мы выходим на улицы, помогаем другим. Первое, что нужно сделать на пути к идеальному миру, — это институциализировать различные инициативы. Важен именно комплекс. Если мы будем собирать мусор, но выпускать много машин, ничего хорошего не получится. Мы спасем себя от одних болезней, но у нас будут поражены дыхательные пути.
У меня неплохая академическая база, поэтому первый порыв — научить людей правильной экологии. Экологизация раньше была непопулярна, но гринвошинг был. Хотелось показать людям, что экология логична и думать о ней несложно. Хочется, чтобы это тысячелетие было посвящено экологии, чтобы она встала рядом со здравоохранением, спортом, социальной деятельностью.
Родители — один из больших стопперов молодежных экоорганизаций. Я не одну девочку утешала, после того как ее мама выкинула долго копившиеся крышечки от бутылок. Конфликтность бывает в 80%. Бабушки, наоборот, принимают все хорошо, их проще подбить на всякие субботники, потому что это у них есть в культуре. У поколения наших родителей, которые получили доступ к неограниченному пластику, к обществу потребления, не просто ломаются шаблоны — есть ощущение, что ты у ребенка забираешь любимую игрушку, когда пытаешься объяснить, что эту бутылку можно вымыть и сдать на переработку».